Рассказ, основанный на реальных событиях
Тот вечер запомнится мне навсегда. В комнате, где пахло старыми книгами и лавандой из бабушкиного комода, я разбирала семейный архив. Пожелтевшие фотографии с оборванными уголками, потрепанные треугольники фронтовых писем, выцветшие справки — все это бережно хранилось в коробке из-под папиных ботинок. Я так увлеклась, что не заметила, как в комнату вошел отец.
— Как много здесь следов… — прошептал он так тихо, будто боялся разбудить кого-то.
Я подняла глаза, не понимая:
— Каких следов?
Отец медленно опустился рядом на диван. Его сильные руки, обычно такие уверенные, теперь дрожали, когда он брал в ладони письмо 1943 года. Минуту мы сидели в тишине, и только тиканье дедушкиных ходиков напоминало, что время не остановилось.
— Следы войны, доченька. Они везде, — начал он, и его голос звучал странно — будто из далекого детства. — В каждой семье нашей страны. В каждой улице. В каждом сердце.
Отец взял фотографию молодого парня в гимнастерке. На обороте потускневшими чернилами было выведено: «Кадимов Татарай Кадимович, 1922 г.р.»
— Твой дед… — папа провел пальцем по стеклу, как будто пытаясь дотронуться до того юноши с фотографии. — Его призвали 5 июля 1941-го. Восемнадцатилетнего. Со школьной скамьи.
Я впервые видела, как мой всегда сдержанный отец говорит о войне. Обычно он отмахивался: «Не надо бередить прошлое». Но в тот вечер что-то перевернулось в его душе.
— До Польши они дошли к зиме, — продолжал папа, и его глаза смотрели куда-то сквозь меня. — Тридцать июля их часть попала в окружение под Варшавой. Всех, кто остался в живых, фашисты взяли в плен.
В комнате стало холодно, хотя на улице был теплый августовский вечер. Отец рассказывал, как его отца и других пленных пытали:
— Бились в истерике, когда не могли выбить признания. Морили голодом — давали баланду из гнилой брюквы раз в три дня. Заставляли стоять по колено в ледяной воде…
Голос папы сорвался. Я увидела слезы в его глазах — мой сильный папа, который никогда не жаловался на жизнь, плакал. В тот момент я впервые поняла, что война — это не параграфы в учебнике. Она жила в нас.
— Дед выжил чудом, — отец вытер лицо ладонью. — Сбежал во время переброски пленных. Шесть недель пробирался к своим по лесам, питаясь кореньями.
Он достал из коробки странный предмет — маленький, потемневший от времени металлический осколок.
— Пуля. Тридцать лет сидела в его запястье. Врачи боялись вынимать — могли повредить нервы. Так и жил с ней…
Я взяла в руки этот кусочек металла. Он был холодным и невероятно тяжелым для своего размера.
— Дедушка умер, когда мне было десять, — продолжил папа. — Никогда не жаловался. Только по ночам кричал во сне…
Тишина снова заполнила комнату. За окном зажглись фонари, и их свет упал на разложенные перед нами свидетельства прошлого.
— Храни это, — вдруг сказал отец твердо. — Эти письма, фотографии, даже эту проклятую пулю. Для музеев это просто экспонаты. А для нас… — его голос дрогнул, — это наша кровь. Наша память.
Я вдруг осознала, что держу в руках не просто старые бумажки. Это были крики, боль, надежда и любовь тех, кто подарил нам жизнь. Следы войны действительно были везде — в морщинах на лицах стариков, в забытых военных песнях, в нашей семейной истории.
Теперь, когда по телевизору говорят о войне, я не просто слушаю — я вижу. Вижу своего восемнадцатилетнего деда в польском плену. Вижу, как он сжимает зубы, когда фашисты бьют его прикладом. Вижу, как ползет по лесу, истекая кровью, но не сдается.
— Мы не имеем права забывать. Не имеем права называть это «прошлым», которое «не стоит бередить». Эти следы должны оставаться с нами — острые, болезненные, живые. Чтобы никогда, слышишь, никогда больше мальчишки не умирали в чужих землях за право своих детей просто жить.
Я помню.
Милена КАДИМОВА, ученица 7 класса Каяльской СОШ
